В объятьях Большого Другого

Символический регистр в теории Лакана гораздо важнее воображаемого. По его словам, «именно символический порядок является конститутивным для субъекта»[211]. Если в воображаемом порядке речь идет об образах, с которыми субъект идентифицирует себя, то символическое — это та структура, которая регулирует горизонтальные и вертикальные взаимоотношения субъекта с другими (именно поэтому символическое обозначается Лаканом как Большой Другой). Символическое — это пространство закона, культуры, иерархии, которая выстроена по тому же принципу, что и язык. По этой причине основные понятия, которые Лакан использует при анализе символического, это понятия из лингвистики — знак, значение, означающее, означаемое.

Лишь заняв место в символическом порядке, субъект получает какую-то определенность, какое-то конкретное бытие. Субъект, по словам Лакана, «…опадает с цепи означающих, подобно тому, как спелый фрукт опадает с дерева»[212]. Субъект становится субъектом, лишь попадая в не принадлежащее ему и не им созданное пространство языка, пространство закона, внутри которого он впервые получает имя и свое место в иерархии социальных отношений. Как пишет Луи Альтюссер, много сделавший для внедрения идей Лакана в социальную и политическую теорию, «переход от биологического существования к человеческому существованию происходит под сенью порядка закона»[213].

Далее Альтюссер поясняет суть этого перехода:

в первые моменты жизни, когда ребенок находится в самых непосредственных отношениях с близким ему человеком (матерью), он не осознает эти отношения как символические, каковыми они на самом деле и являются (т. е. отношениями ребенка и матери). Эти отношения… структурированы… диалектикой символического порядка, т. е. человеческого порядка, порядка человеческих норм (норм временных ритмов кормления, гигиены,

https://t.me/medicina_free

поведенческих паттернов, конкретных навыков признания — согласия или отказа, да или нет, адресованных ребенку и являющихся лишь небольшой частью, лишь эмпирическими модальностями основополагающего порядка, порядка закона)[214].

Большой Другой

еще до всякого рождения уже ожидает ребенка, чтобы схватить его в момент самого первого крика и приписать ему его роль, его статус и, соответственно, определить его принудительное местоположение[215].

Таким образом, рождение субъекта внутри символического порядка есть одновременно и его отчуждение от самого себя, его кастрация (т. е. утрата целостности). Формула, с помощью которой Лакан маркирует субъекта, — это $, или S перечеркнутое, в котором пересекающая субъекта черта обозначает отчуждение субъекта в Большом Другом, в символическом регистре. Мы получаем определенность — становимся ребенком, научаемся говорить, узнаем свои права и обязанности, но в этой определенности мы одновременно теряем себя, так как мы определены другим, Большим Другим.

Первичное вписывание индивида в символический порядок, по мысли Лакана, происходит в тот момент, когда диадические отношения между ребенком и матерью разрываются вторжением Имени-Отца (или просто Отца), который своим окриком «Нет!» навечно отделяет ребенка от удушающего jouissance матери и вводит его в символическое пространство закона и культуры (первый и основополагающий закон — запрет инцеста, мать и желание по отношению к ней под запретом), в котором ребенок должен обрести свое символическое место, пусть и в кастрированном виде, ведь прежняя полнота бытия становится невозможной[216].

Механизм включения индивида (или живого существа) в символический порядок можно проиллюстрировать таким, казалось бы, простым актом, как акт наречения имени. Любой ребенок получает имя, без имени он только сгусток живой материи. Но это имя не было им придумано, это имя зачастую имеет свои культурные, социальные,

https://t.me/medicina_free

политические, идеологические подтексты, оно обусловлено семейными традициями (или, наоборот, прерыванием оных). Имя начинает довлеть над человеком, оно вовлекает его в свою динамику. То есть уже в акте наречения имени совершается насилие над полнотой существования и включение индивида в символический порядок.

Это подчинение живого существа символическому не заканчивается первичным детским опытом, оно продолжается всю жизнь и является фундаментальным принципом существования социального порядка. Как пишет Лакан,

субъекты… покорней овец моделируют свое непосредственное бытие, исходя из цепи означающих, которая проходит сквозь них[217].

Альтюссер в своей теории идеологии пытался показать, как это покорение символическим продолжается на протяжении всей жизни субъекта. Механизм, за счет которого работает идеология, — это механизм интерпелляции, или окликания. Большой Другой постоянно обращен к индивиду с вопросом: «Ты здесь?». И если индивид отзывается на этот отклик, то тем самым он признает, что он на месте, что он не покинул свою ячейку, что он не оспаривает тот символический порядок, в который он вписан. Например, если человек откликается на оклик полицейского («Гражданин! Ваши документы»), то это значит его признание власти последнего над собой и признание всей социальной структуры, которую полицейский олицетворяет и частью которой он является.

То есть субъект не принадлежит себе, он захватывается означающим (словом, находящимся в системе отношений с другими словами и сплетающим вместе с ними сеть закона, порядка, культуры, улавливающую индивида) и становится тем, что «одно означающее представляет другому означающему»[218]. Субъект увядает, отходит на второй план, становится чем-то едва существующим, едва заметным в согласованном лязганье цепей означающих. Это отчуждение субъекта означающим есть то, что иначе можно назвать идентификацией человека, его идентичностью, которая вместо выражения какой-то глубинной сущности человека становится скорее, наоборот,

https://t.me/medicina_free

отчуждением от этой сути и вписыванием индивида в символический порядок.

* * *

Все сказанное выше имеет непосредственное отношение к социологическим исследованиям, которые как раз и занимаются тем, что пытаются ухватить с помощью стандартизированной системы означающих (верующий, неверующий, атеист) еще не уловленного индивида и вписать его в символический порядок. Для иллюстрации данного тезиса сошлемся на проводимое Лаканом различение «полной» и «пустой» речи. Когда во время психоаналитического сеанса анализируемый развертывает перед аналитиком плавную, последовательную речь, аналитик должен отвергнуть ее как речь «пустую», как пустышку, которую анализируемый выставляет вовне, чтобы произвести на другого впечатление («пустая речь» — это речь Я, представляющего собой, как мы показали выше, чужеродный объект внутри субъекта). Аналитик должен отвергнуть эту «пустую» речь и сконцентрироваться на тех запинках и оговорках, которые проскальзывают в этой гладкой речи (это и есть «полная» речь). Он должен воспринимать речь анализируемого как предложение, в котором самые гладкие и связные куски речи представляют собой не более чем ничего не значащие междометья, а запинки и оговорки речи

—как наиболее ценные и наполненные смыслом части

предложения[219]. Здесь задача аналитика заключается в том, чтобы перейти от «пустой» речи к «полной».

Если посмотреть на то, как работает социология религии, то ее задача оказывается обратной психоаналитической: «полную» речь субъекта она пытается превратить в «пустую». В качестве примера возьмем расшифровку одной из бесед с респондентом:

и: А ↓вот ↑ считаете ли вы себя верУющим (.) человеком

2.Р: (3.0) как вам сказать (1.0) Я и верующая и ↑неверующая (1.0)

3.[когда заболею вроде: это прошу

4.и: [ну больше к ↑ чему

https://t.me/medicina_free

5.Р: Я с богом говорю на гражданском языке когда мне

нужно

6.↓только если честно то >как сказать< он меня наверное уважает

7.Помогает [стоит мне только заболеть Вот как то слегла он

<…>

27.и: =ну вот вы как ↑считаете

28.Вы больше верите или

29>затрудняетесь в ответе<

30.Р: (2.0) я просто знаете чего: (.) считаю так Хочешь

верь

31.↓хочешь не верь —

32.и: ну: вот ↑вы=

33.Р: =я не верю[220]

Вданном случае мы видим, как субъект через паузы, запинки, меняющуюся интонацию продирается сквозь язык для того, чтобы выразить себя, найти подходящие слова для своего выражения. Эту «полную» речь, с которой сталкивался всякий исследователь, социолог религии опустошает, сводя ее к простым и ясным стандартизированным означающим. То есть, по сути, он занимается тем, что обеспечивает прописку индивида в символическом порядке. В результате этой процедуры возникают обобщения («большинство считает так-то и так-то»), статистические факты, давящие индивида мощью своей «объективности» и работающие на укрепление Большого Другого.

* * *

Следующий принципиальный для нас момент связан с лакановской теорией знака. Если брать классическую теорию знака в том виде, как она была сформулирована Фердинандом де Соссюром, то знак представляет собой единство означаемого и означающего, неразрывно друг с другом связанных[221]. Означаемое, т. е. конкретный смысл знака (что этот знак обозначает), связано с означающим, т. е. с

https://t.me/medicina_free

набором звуков или букв, которые данный знак выражают в речи или на письме (материальное подкрепление знака). Единство означаемого (являющегося первостепенным) и означающего (являющегося второстепенным) и обозначается понятием «знак».

Лакан трансформирует эту теорию. По словам Нанси и ЛакуЛабарта, Лакан предлагает нам

знак на грани его стирания… Дисфункциональный знак. Ни один из элементов теории знака не исчезает: означающее, означаемое и значение — все остается на месте. Однако система их взаимоотношений нарушается, извращается[222].

Что делает Лакан? Он переворачивает классическую схему Соссюра: теперь означающее доминирует над означаемым, вплоть до того, что полностью подавляет последнее. Означающее может существовать без какого-либо означаемого, буквально «означающее без означаемого». Как пишет Лакан: «каждое настоящее означаемое как таковое является означающим, которое ничего не означает»[223]. Единственный критерий, позволяющий назвать нечто означающим, для Лакана — это его вписанность в систему, в которой оно обретает ценность исключительно за счет своего отличия от других элементов системы[224]. В означающем главное не то значение, которое оно имеет; главное, чтобы означающие организовывали дифференцированную систему, в которой бы одно означающее отсылало к другому.

Но как тогда возможен процесс приписывания значения, т. е. увязка означающего с означаемым? Что происходит со смыслом? Смысл в концепции Лакана отходит на второй план, а процесс приписывания значения становится процессом signifiance. Данное понятие, насколько я могу понять, означает скольжение по самой границе значения, а значит, по самой границе, за который находится так и не достигаемый смысл[225]. Смысл возникает как побочный — ретроактивный — эффект системы означающих, увязанных друг с другом.

* * *

https://t.me/medicina_free

Что это значит для наших размышлений о структуре религиозного субъекта? Те идентификации, в которых субъект себя описывает (или в которых его описывают другие — в нашем случае социологи), могут вполне прекрасно существовать, вообще не имея смысла. Их функция не в том, чтобы иметь смысл, а в том, чтобы прописывать субъекта в символическом порядке. Например, возьмем означающее «верующий». Что оно на самом деле означает? Где его означаемое? Парадокс в том, что ни сами «верующие», ни те, кто их исследует, похоже, не знают ответа на данный вопрос. «Верующий» — это загадка, по поводу которой даже внутри самих религиозных традиций нет никакого консенсуса. («Верующий» для православной церкви — это тот, кто причащается хотя бы раз в год? Или кто хотя бы раз в год бывает на службе? Или кто просто отождествляет себя с православием?). Отсюда вытекают постоянные споры о том, сколько же в России верующих. Семьдесят процентов или всего лишь два-три? Известно лишь то, что есть такое означающее (буквально набор букв и звуков) и что оно чтото да значит. Это «что-то да значит» и есть скольжение по самой кромке, по самой границе, за которой находится смысл и которая так никогда и не пересекается[226].

Означающее, т. е. фактически набор звуков, существует не для того, чтобы отсылать к некоему означаемому, не для того, чтобы вскрывать некое нутро человека, выразившего себя в этом наборе звуков, оно существует для того, чтобы отсылать к другим означающим, вместе с которыми оно составляет систему дифференцированных символов, каждый из которых существует прежде всего за счет своей соотнесенности с другими членами данной системы. Означающие самодостаточны, они не требуют не только означаемых, но и тем более каких-то реальных феноменов, к которым бы они отсылали.

Вопрос «Верите ли Вы в Бога?» и ответ на него («Да, верю» или «Нет, не верю»), равно как и все прочие элементы машинерии социологических опросов, в оптике Лакана оказываются всего лишь некоторым шифром, совокупностью бессмысленных звуков. Главное не то, что слово означает в сознании спрашивающего или же отвечающего, но, скорее, то место, которое данное слово как элемент кода занимает в кодовой системе. Означающее работает как алгоритм, однако

https://t.me/medicina_free

алгоритм не имеет смысла… это связано с автономным функционированием алгоритмической цепи в той мере, в какой она понимается как цепь дифференцированных отметок, которые сами по себе не отмечают ничего, кроме своего взаимного соположения и отношений (или комбинаций), через которые фабрикуется «смысл» (смысл, который сам не определяется ни через какое-либо содержание или означаемое, эмпирическое или истинное)

[227].

В этом смысле попытки правильного истолкования «парадоксов религиозного сознания» стремятся затушевать то простое обстоятельство, что никаких «парадоксов сознания» нет. Вернее, парадоксы есть, а сознания, к которому они якобы приложимы, нет. Эти парадоксы есть производное от механического накладывания друг на друга разных элементов цепей означающих, сплетающихся друг с другом не по воле индивидуального сознания, а в соответствии с надличностной логикой данного конкретно-исторического символического порядка. Под этими цепями ничего нет, нет никакого означаемого, никаких вещей, именно это обстоятельство социологические опросы, ткущие иллюзию гармоничной символической системы, в которой у всего есть свое место, пытаются скрыть. Жан Бодрийяр в работе «В тени молчаливого большинства» анализирует феномен больших масс и указывает на то, что массы обратно пропорциональны осмысленности: массы существуют для того, чтобы лишать все смысла, чтобы все обессмысливать. Социологические опросы есть лишь способ скрыть эту бессмысленность, эту смысловую имплозивность:

Сегодня опросы общественного мнения, тесты, референдумы, средства массовой информации — это инструменты, которые более не связаны с функцией представительства, они связаны с функцией симулирования[228].

Наблюдателя за динамикой религиозной жизни в СССР и постсоветской России не может не удивить стремительная

https://t.me/medicina_free

трансформация — от доминирующего числа «неверующих» к доминирующему числу «верующих» (что бы эти слова ни значили). Этот процесс иллюстрируют табл. 1 и рис. 1 (цифры даны от 1989 г., когда Большой Другой уже в кризисе и перекодировка началась[229]).

ТАБЛИЦА 1. Динамика численности верующих и неверующих в России с 1989 по 2012 г.

Вопрос: «Верите ли Вы в Бога, и если да, то к какому вероисповеданию себя относите?» (доля верующих по данным опросов 1989–2012 гг., % от числа опрошенных)

Источник: Синелина Ю. Ю. Религиозность в современной России // Отечественные записки. 2013. Т. 1. № 52. С. 243. https://strana- oz.ru/2013/1/religioznost-v-sovremennoy-rossii.

https://t.me/medicina_free

Рис. 1. Доля православных и неверующих респондентов (% от числа опрошенных)

Источник: Синелина Ю. Ю. Религиозность в современной России // Отечественные записки. 2013. Т. 1. № 52. С. 243. https://strana- oz.ru/2013/1/religioznost-v-sovremennoy-rossii.

Если приведенные выше рассуждения верны, то в данном случае речь может идти не о каких-то изменениях в вещах, не о каком-то новом смысле, но, скорее, о перекодировке Большого Другого, о переписывании кода, повлекшем за собой и перестановку соответствующих означающих и соответствующих элементов алгоритма: элемент алгоритма, писавшийся 30 лет назад иероглифом «атеист», сегодня пишется иероглифом «верующий». Более того, как показывают исследования, меняется даже память: люди называют своих родителей верующими гораздо чаще, чем можно было бы предположить исходя из имеющихся социологических данных[230]. И опять же не имеет ни малейшего значения, что именно эти элементы значат сами по себе (возможно, ничего, т. е. это буквально пустое колебание воздуха), важно их место в системе, их место в алгоритмической последовательности[231]. В этом смысле социологические исследования зачастую фиксируют не столько динамику, касающуюся реальности, сколько те изменения, которые претерпевает символический порядок (Большой Другой).

Здесь возникает естественное недоумение: неужели цепи означающих не могут быть согласованы с цепями означаемых? Неужели эти «иероглифы» не могут быть интерпретативно вписаны в концептуальную рамку, способную их расшифровать? Данный процесс называется Лаканом «пристежкой». То есть для того, чтобы наделить «верующего» и связанные с ним означающие («православие», «вера», «Бог») значением, необходимо осуществить «идеологическую пристежку», т. е. ввести особое «метаозначающее», которое зафиксирует все остальные означающие и увяжет их с конкретными означаемыми[232]. Хорошим примером подобного метаозначающего и «идеологической пристежки» является понятие «воцерковленности», предложенное российским социологом Валентиной Чесноковой[233]. После внедрения в цепи означающих этого ключевого слова все сразу становится на свои места: люди, которые называют себя

https://t.me/medicina_free

«православными верующими», но которые редко посещают церковь и едва ли верят, например, в Троицу, оказываются странниками на разных стадиях своего пути к полноценной вере. Есть несколько степеней «воцерковления»: от простой самоидентификации и смутного желания верить до полного погружения в православный образ жизни. Вместе с «идеологической пристежкой» путем «воцерковления» цепь означающих фиксируется и обретает значение. Другим примером такого метаозначающего и связанной с ним «пристежки» является понятие «национально-культурной идентичности». Однако «пристежка» — это всего лишь вторичная идеологическая процедура, призванная скрыть изначальную оторванность и независимость цепей означающих от означаемого.

* * *

Написанное выше может создать обманчивое впечатление, что сам субъект и тем более субъект религиозный — это фикция, иллюзия субъективности. Субъект оказывается рассеян между «зеркальными отражениями» и безличными цепями бессмысленных означающих. Короче говоря, неужели перечеркнутый, кастрированный субъект — это все, на что мы можем рассчитывать? Неужели субъект обречен на то, чтобы быть

расколотым между эго… и бессознательным… между сознанием и бессознательным, между неизбежно ложным чувством Я и автоматическим функционированием языка (цепи означающих) в бессознательном[234].

https://t.me/medicina_free